Неточные совпадения
Скосить и сжать рожь и овес и свезти, докосить луга, передвоить пар, обмолотить семена и посеять озимое — всё это кажется просто и обыкновенно; а чтобы успеть сделать всё это, надо, чтобы от старого до малого все деревенские люди
работали не переставая
в эти три-четыре недели втрое больше, чем обыкновенно, питаясь квасом, луком и черным хлебом, молотя и возя снопы по
ночам и отдавая сну не более двух-трех часов
в сутки. И каждый год это делается по всей России.
Она
работала на сестру день и
ночь, была
в доме вместо кухарки и прачки и, кроме того, шила на продажу, даже полы мыть нанималась, и все сестре отдавала.
Ночью огня нет, лежу
в темноте, а на свечи не хочу
заработать.
— Расстригут меня — пойду
работать на завод стекла, займусь изобретением стеклянного инструмента. Семь лет недоумеваю: почему стекло не употребляется
в музыке? Прислушивались вы зимой,
в метельные
ночи, когда не спится, как стекла
в окнах поют? Я, может быть, тысячу
ночей слушал это пение и дошел до мысли, что именно стекло, а не медь, не дерево должно дать нам совершенную музыку. Все музыкальные инструменты надобно из стекла делать, тогда и получим рай звуков. Обязательно займусь этим.
«
Ночью писать, — думал Обломов, — когда же спать-то? А поди тысяч пять
в год
заработает! Это хлеб! Да писать-то все, тратить мысль, душу свою на мелочи, менять убеждения, торговать умом и воображением, насиловать свою натуру, волноваться, кипеть, гореть, не знать покоя и все куда-то двигаться… И все писать, все писать, как колесо, как машина: пиши завтра, послезавтра; праздник придет, лето настанет — а он все пиши? Когда же остановиться и отдохнуть? Несчастный!»
Он несколько лет неутомимо
работает над планом, думает, размышляет и ходя, и лежа, и
в людях; то дополняет, то изменяет разные статьи, то возобновляет
в памяти придуманное вчера и забытое
ночью; а иногда вдруг, как молния, сверкнет новая, неожиданная мысль и закипит
в голове — и пойдет работа.
— Да, не погневайтесь! — перебил Кирилов. — Если хотите
в искусстве чего-нибудь прочнее сладеньких улыбок да пухлых плеч или почище задних дворов и пьяного мужичья, так бросьте красавиц и пирушки, а будьте трезвы,
работайте до тумана, до обморока
в голове; надо падать и вставать, умирать с отчаяния и опять понемногу оживать, вскакивать
ночью…
Мальчикам платят по полуреалу
в день (около семи коп. сер.), а
работать надо от шести часов утра до шести вечера; взрослым по реалу; когда понадобится, так за особую плату
работают и
ночью.
Но вот мы вышли
в Великий океан. Мы были
в 21˚ северной широты: жарко до духоты.
Работать днем не было возможности. Утомишься от жара и заснешь после обеда, чтоб выиграть поболее времени
ночью. Так сделал я 8-го числа, и спал долго, часа три, как будто предчувствуя беспокойную
ночь. Капитан подшучивал надо мной, глядя, как я проснусь, посмотрю сонными глазами вокруг и перелягу на другой диван, ища прохлады. «Вы то на правый, то на левый галс ложитесь!» — говорил он.
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч
в одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать
в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем
в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть
ночи за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины,
работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом
в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Около дырявых, ободранных кошей суетилась подвижная полунагая толпа ребят, денно-нощно
работали женщины, эти безответные труженицы
в духе добрых азиатских нравов, и вечно ничего не делали сами башкиры, попивая кумыс и разъезжая по окрестностям на своих мохноногих лошадках; по
ночам около кошей горели яркие огни, и
в тихом воздухе таяла и стыла башкирская монотонная песня, рассказывавшая про подвиги башкирских богатырей, особенно о знаменитом Салавате.
Витберг был тогда молодым художником, окончившим курс и получившим золотую медаль за живопись. Швед по происхождению, он родился
в России и сначала воспитывался
в горном кадетском корпусе. Восторженный, эксцентрический и преданный мистицизму артист; артист читает манифест, читает вызовы — и бросает все свои занятия. Дни и
ночи бродит он по улицам Петербурга, мучимый неотступной мыслию, она сильнее его, он запирается
в своей комнате, берет карандаш и
работает.
С утра он должен был
работать в крепости до вечера; когда наступала
ночь, он брал письмецо Ивашева и отправлялся, несмотря ни на бураны, ни на свою усталь, и возвращался к рассвету на свою работу.
По праздникам (а
в будни только по
ночам) мужики и бабы вольны управляться у себя, а затем, пока тягловые рабочие томятся на барщине, мальчики и девочки
работают дома легкую работу: сушат сено, вяжут снопы и проч.
С пяти часов утра до двенадцати
ночи голый и босой человек, только
в одном коротеньком фартучке от пупа до колена,
работает беспрерывно всеми мускулами своего тела, при переменной температуре от 14 до 60 градусов по Реомюру, да еще притом все время мокрый.
Здесь жили профессионалы-нищие и разные мастеровые, отрущобившиеся окончательно. Больше портные, их звали «раками», потому что они, голые, пропившие последнюю рубаху, из своих нор никогда и никуда не выходили.
Работали день и
ночь, перешивая тряпье для базара, вечно с похмелья,
в отрепьях, босые.
Вторая категория днем спит, а
ночью «
работает» по Москве или ее окрестностям, по барским и купеческим усадьбам, по амбарам богатых мужиков, по проезжим дорогам. Их работа пахнет кровью.
В старину их называли «Иванами», а впоследствии — «деловыми ребятами».
Из первых учеников я давно спустился к середине и нахожу это наиболее для себя подходящим: честолюбие меня не мучит, тройки не огорчают… А зато на пруду
в эти лунные
ночи грудь дышит так полно, и под свободные движения так хорошо
работает воображение… Луна подымается, заглядывает
в пустые окна мертвого замка, выхватывает золотой карниз, приводит
в таинственное осторожное движение какие-то неясные тени… Что-то шевелится, что-то дышит, что-то оживает…
— Пошел вон! — сказал отец. Крыжановский поцеловал у матери руку, сказал: «святая женщина», и радостно скрылся. Мы поняли как-то сразу, что все кончено, и Крыжановский останется на службе. Действительно, на следующей день он опять, как ни
в чем не бывало,
работал в архиве. Огонек из решетчатого оконца светил на двор до поздней
ночи.
В кузнице производится работа день и
ночь,
в две смены,
работает шесть горнов.
— Пропащее это дело, ваша фабрика, — проговорил, наконец, Морок, сплевывая на горевший
в печке огонь. Слепень постоянно день и
ночь палил даровые заводские дрова. — Черту вы все-то
работаете…
— Тоже дело нашел, — лениво и презрительно отозвался староста. — На это дело
ночь есть… Иди, иди, кто ж тебя держит. А только как начнем
работать, тебя не будет, то нонешняй день не
в счет. Возьму любого босяка. А сколько он наколотит кавунов, — тоже с тебя… Не думал я, Платонов, про тебя, что ты такой кобель…
Но воображение мое снова начинало
работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим
ночью по улицам: никто не пускает меня к себе
в дом; на меня нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
Матушка поминутно плакала; здоровье ее становилось день от дня хуже, она видимо чахла, а между тем мы с нею
работали с утра до
ночи, доставали заказную работу, шили, что очень не нравилось Анне Федоровне; она поминутно говорила, что у нее не модный магазин
в доме.
Еще
в 1871 году, когда я шел
в бурлацкой лямке, немало мы схоронили
в прибрежных песках Волги умерших рядом с нами товарищей, бурлаков, а придя
в Рыбинск и
работая конец лета на пристани,
в артели крючников, которые умирали тут же, среди нас, на берегу десятками и трупы которых по
ночам отвозили
в переполненных лодках хоронить на песчаный остров, — я немало повидал холерных ужасов.
Арестанты, хоть и
в кандалах, ходили свободно по всему острогу, ругались, пели песни,
работали на себя, курили трубки, даже пили вино (хотя очень немногие), а по
ночам иные заводили картеж.
Там он жил
в последней степени унижения, никогда не наедался досыта и
работал на своего антрепренера с утра до
ночи; а
в каторге работа легче, чем дома, хлеба вдоволь и такого, какого он еще и не видывал; по праздникам говядина, есть подаяние, есть возможность
заработать копейку.
И потому как человеку, пойманному среди бела дня
в грабеже, никак нельзя уверять всех, что он замахнулся на грабимого им человека не затем, чтобы отнять у него его кошелек, и не угрожал зарезать его, так и нам, казалось бы, нельзя уже уверять себя и других, что солдаты и городовые с револьверами находятся около нас совсем не для того, чтобы оберегать нас, а для защиты от внешних врагов, для порядка, для украшения, развлечения и парадов, и что мы и не знали того, что люди не любят умирать от голода, не имея права вырабатывать себе пропитание из земли, на которой они живут, не любят
работать под землей,
в воде,
в пекле, по 10—14 часов
в сутки и по
ночам на разных фабриках и заводах для изготовления предметов наших удовольствий.
— Часто, братец! Последнее время почти каждую
ночь сряду сходились. Только они нас, верно, и выследили, — уж знаю, что выследили, и знаю, что тут Анна Ниловна все
работала. Мы на время и прервали; дня четыре уже ничего не было; а вот сегодня опять понадобилось. Сам ты видел, какая нужда была: без этого как же бы я ей сказал? Прихожу,
в надежде застать, а она уж там целый час сидит, меня дожидается: тоже надо было кое-что сообщить…
День и
ночь работаю как каторжный, рвусь, надседаюсь и горю как
в огне адском; но варварству предательств и злодейству не вижу еще перемены, не устает злость и свирепство, а можно ли от домашнего врага довольно охраниться, всё к измене, злодейству и к бунту на скопищах.
Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я
работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают
в голубой мгле
ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.
Воспользовавшись нахлынувшим богатством, я засел за свои лекции и книги. Работа была запущена, и приходилось
работать дни и
ночи до головокружения. Пепко тоже
работал. Он написал для пробы два романса и тоже получил «мзду», так что наши дела были
в отличном положении.
Запах был невыносимый… Как раз
в это время, когда мы вошли,
в морге находился прокурор Московской судебной палаты С.С. Гончаров, высокий, энглизированный, с бритым породистым лицом, красиво бросавший
в глаз монокль, нагибаясь над трупом. Он энергично вел следствие и сам
работал день и
ночь.
Аксюша. Не все я на салазках каталась, я с шести лет уж помогала матери день и
ночь работать; а по праздникам, точно, каталась с мальчишками на салазках. Что ж, у меня игрушек и кукол не было. Но ведь я уж с десяти лет живу у вас
в доме и постоянно имею перед глазами пример…
И никто не смотрел на сапожника, когда он, смеясь и шутя, учил Машу варить обед, убирать комнату, а потом садился
работать и шил до поздней
ночи, согнувшись
в три погибели над худым, грязным сапогом.
Библиотека на Тверской была
в бельэтаже; филиальное же отделение, где велась вся переписка, помещалось
в грязнейшей ночлежке Хитрова рынка,
в доме Степанова. Здесь
в нижнем этаже ютился самый разбойничий трактир «Каторга»… А
в надворном флигеле, во втором этаже,
в квартире номер шесть, состоявшей из огромной комнаты, разделенной сквозной дощатой перегородкой, одну половину занимали нищие, а другую — переписчики Рассохина. Они
работали в экстренных случаях
ночи напролет.
Островский, на мое счастье, был
в периоде своего загула, когда ему требовались слушатели, которым он читал стихи, монологи, рассказывал о своих успехах. Днем такие слушатели находились. Он угощал их
в отдельных комнатках трактиров, но, когда наступала
ночь, нанимал извозчика по часам, лошадь ставилась на театральном дворе под навесом, а владелец ее
зарабатывал по сорок копеек
в час, сидя до рассвета
в комнатке Василия Трофимовича за водкой и закуской, причем сам хозяин закусывал только изюмом или клюквой.
Отрадина. Если ты спрашиваешь серьезно, так я тебе отвечу. Ты не беспокойся: он нужды знать не будет. Я буду
работать день и
ночь, чтобы у него было все, все, что ему нужно. Разве я могу допустить, чтоб он был голоден или не одет? Нет, у него будут и книжки и игрушки, да, игрушки, дорогие игрушки. Чтобы все, что у других детей, то и у него. Чем же он хуже? Чем он виноват? Ну, а не
в силах буду
работать, захвораю там, что ли… ну что ж, ну, я не постыжусь для него… я буду просить милостыню. (Плачет.)
— От своей трудной жизни!
Работают в подвалах, по
ночам, сырость, воздуху мало. Отдыхают —
в тюрьмах, — от этого всяк наизнанку вывернется.
В эти тёмные обидные
ночи рабочий народ ходил по улицам с песнями, с детской радостью
в глазах, — люди впервые ясно видели свою силу и сами изумлялись значению её, они поняли свою власть над жизнью и благодушно ликовали, рассматривая ослепшие дома, неподвижные, мёртвые машины, растерявшуюся полицию, закрытые пасти магазинов и трактиров, испуганные лица, покорные фигуры тех людей, которые, не умея
работать, научились много есть и потому считали себя лучшими людьми
в городе.
От скуки он валялся
в постели до самого вечера; между тем позарез нужно было изготовить срочную корреспонденцию, и потом вдруг садился, читал листы различных газет, брошюр и
работал напролет целые
ночи.
Перед Новым годом у Анны Михайловны была куча хлопот. От заказов некуда было деваться; мастерицы
работали рук не покладывая; а Анна Михайловна немножко побледнела и сделалась еще интереснее.
В темно-коричневом шерстяном платье, под самую шею, перетянутая по талии черным шелковым поясом, Анна Михайловна стояла
в своем магазине с утра до
ночи, и с утра до
ночи можно было видеть на противоположном тротуаре не одного, так двух или трех зевак, любовавшихся ее фигурою.
Мельница
в два постава
работала днем и
ночью. Я помогал Степану, это мне нравилось, и когда он уходил куда-нибудь, я охотно оставался вместо него.
Для этой женщины со здоровым, положительным умом беспорядочная обстановка с мелкими заботами и дрязгами,
в которой мы теперь жили, была мучительна; я это видел и сам не мог спать по
ночам, голова моя
работала, и слезы подступали к горлу. Я метался, не зная, что делать.
Склонный и прежде к скептическому взгляду, он теперь стал окончательно всех почти ненавидеть, со всеми скучать, никому не доверять; не говоря уже о родных, которые первое время болезни князя вздумали было навещать его и которых он обыкновенно дерзостью встречал и дерзостью провожал, даже
в прислуге своей князь начал подозревать каких-то врагов своих, и один только Елпидифор Мартыныч день ото дня все более и более получал доверия от него; но зато старик и
поработал для этого:
в продолжение всего тяжкого состояния болезни князя Елпидифор Мартыныч только на короткое время уезжал от него на практику, а потом снова к нему возвращался и даже проводил у него иногда целые
ночи.
В четвертом заседании я докладывал свою карту, над которой
работал две
ночи сряду (бог помог мне совершить этот труд без всяких пособий!) и по которой наглядным образом можно было ознакомиться с положением трактирной и кабацкой промышленности
в России.
Колесников скончался, не приходя
в себя, около двух часов
ночи. Саша и матрос,
работая по очереди,
в темноте выкопали глубокую яму, засыпали
в ней мертвеца и ушли.
Работал Персиков без особого жара
в куриной области, да оно и понятно, — вся его голова была полна другим — основным и важным — тем, от чего оторвала его куриная катастрофа, т. е. от красного луча. Расстраивая свое и без того надломленное здоровье, урывая часы у сна и еды, порою не возвращаясь на Пречистенку, а засыпая на клеенчатом диване
в кабинете института, Персиков
ночи напролет возился у камеры и микроскопа.
Я снова зарыл цепь
в песок и приметил место, выложив на берегу ряд камней, по касательной моему открытию линии, а потом перенес находку к себе,
работая пять
ночей.
Работает он от утра до
ночи, читает массу, отлично помнит все прочитанное — и
в этом отношении он не человек, а золото;
в остальном же прочем — это ломовой конь, или, как иначе говорят, ученый тупица.